Анализируя творчество Франса Кафки, Теодор Адорно выводит, казалось бы, парадоксальную мысль о том, что Кафка не прославляет мир подчинением – он противится ему ненасилием. Перед лицом такого сопротивления власть должна признать себя тем, что она есть: он надеется только на это. Миф должен погибнуть от собственного отражения. Герои «Процесса» и «Замка» виновны не потому, что на них лежит вина, – нет её на них; они виновны в том, что попытались добиться для себя справедливости [1]. Противиться ненасилием – в этом Теодор Адорно выплёскивает извечно дискуссионное толстовское непротивление злу насилием применительно к Франсу Кафке, подтверждая, что самый сильный протест звучит из уст самого слабого существа.

Душеприказчик и друг писателя Макс Брод восторгается его умением предвидеть. Кафка умер еще до кошмара неограниченных диктатур и атомной бомбы, до апокалипсиса порабощенного индивида, – но он предчувствовал эти ужасы, пророчески предвосхитил их. Отсюда призрачно-бедственная, стесняющая дыхание мрачная атмосфера, которая ощущается в его романах. Именно предвосхищение страшного времени, наставшего намного позже, чем окончился жизненный путь поэта (например, сцена ареста, тайный судебный процесс в «Процессе»), отчасти объясняет сегодняшнее воздействие Кафки (в той мере, в какой оно объективно, а не связано со смятением чувств читателя). Франц Кафка словно бы пишет на злобу дня. Совесть этого дня нечиста перед ним. Ведь он уже заранее все описал и предостерег. Тем не менее мы и дальше бездумно пошли по ложному пути, по пути порабощения и безлюбости. Другой пример такого предвидения, для которого у Макса Брода нет рациональных объяснений, можно найти в «Дневниках» Кафки, где в записи от 6 июня 1914 года в форме рассказа излагается история, происшедшая с чиновником магистрата Брудером, живо напоминающая сцены войны, которая разразилась только через два месяца. Далее среди «Фрагментов» к «Приготовлениям к свадьбе в деревне» описана сцена депортации, каких при жизни Кафки на широтах Австро-Венгерской империи не происходило. Поражает обилие точных деталей, с помощью которых Кафка прозревает печальные события.

Обычно, к сожалению, не эту «нечистую совесть» нашего времени подвергают подробному анализу, когда изучают сильное действие, оказываемое Кафкой на многих, особенно на неразвращенную молодежь, любящую чистоту и искренность его прозы. Судят совсем иначе: мол, причина этого действия – пессимизм Кафки, пессимизм безвольного, как бы со сладострастием погрязающего в самораспаде человека. Многие заявляли и, несомненно, будут писать и дальше (ведь ныне мы живем под такой звездой), что Кафка – поэт декаданса, поэт безнадежной потерянности, которая более не видит над собой ни неба, ни нравственного закона, которая не признает ничего, кроме своего «Я», обреченного на ничтожество смерти и проклятие. Таких людей, упорно твердящих о пессимизме Кафки, не убедит и знакомство с записями в дневнике писателя вроде той, что была сделана 16 октября 1921 года, с трогательной скромностью и самоуничижением (против которого при жизни Кафки Макс Брод тщетно боролся и которое было единственным его недостатком), но в то же время с однозначным, явственным неприятием отчаяния [6].

18 Апр 2019 в 13:08. В рубриках: Социум. Автор: admin_lgaki

Вы можете оставить свой отзыв или трекбек со своего сайта.