Поскольку в картине К. С. Петрова-Водкина «Сон» некоторые исследователи видят отсылку к произведению Рафаэля «Сон рыцаря», рассмотрим более подробно это произведение итальянского гения. В центре произведения изображен спящий рыцарь, а справа и слева от него – две женские фигуры, аллегории Добродетели и Наслаждения. Предполагается, что сюжет иллюстрирует отрывок из эпической поэмы «Пуника» латинского поэта Силия Италика, повествующей о Второй Пунической войне. В поэме молодому солдату Сципиону, отдыхающему в тени лаврового дерева, являются две женщины – Добродетель и ее соперница Наслаждение. Отрывок Силия был основан на истории Геракла на распутье, в которой герою приходилось выбирать между путями добродетели и удовольствия [4]. В мифологическом сюжете и в поэме Силия первичным смыслом, вокруг которого строится повествование, является моральный выбор.

В произведении Рафаэля фигура, олицетворяющая добродетель, держит меч и книгу. За ней виднеется непростой путь в горы и в замок. Прекрасная дева слева, символизирующая наслаждение, в руке держит веточку с цветами. Ее фоном служит идиллический пейзаж с озером. В картине присутствует и множество других символов, которые для современников художника представляли хорошо читаемые знаки. Рафаэль интерпретировал эту тему в духе нового гуманистического мировоззрения не как моральную дилемму, а как комбинацию всех добродетелей, к которым должен стремиться идеальный солдат или рыцарь [Там же]. Таким образом, рыцарю открываются два пути –  добродетели и любви. Добродетель и любовь к прекрасной деве не противопоставляются, а предстают образами рыцарского кредо. Если в исходном культурном тексте проступал символ нашей нравственной природы и ее выбора, то в рафаэлевской аллегории вся совокупность аллегорического текста, представляющая, в терминологии М. К. Мамардашвили, вторичную содержательную символику культуры, развертывается из первичного символа как из самого условия понимания содержания текста его различных возможных интерпретаций. И таким символом, возможно, является «предназначение», наше человеческое предназначение как некая форма или структура сознания, которая определяет множество содержаний нашей сознательной жизни. В картине Рафаэля содержание «предназначения», то, каким оно должно быть в духе того времени, представлено внятно читаемыми знаками-аллегориями, но само предназначение выражается не знаком, нет знака «предназначение» на каком-то символическом языке в данной картине. Вся совокупность знаков и их значений объединяются в смысл «предназначение», поскольку там в сознании предположительно есть содержательная структура (структуры), упорядочивающая представления об отдельных предметах как знаках и как значениях, организующая совокупность текста в превышающий его смысл, который для сознания не релятивен, он сам вещь сознания. Из данного примера мы видим, что язык в нашем случае – это художественный язык аллегорий, это такая же эмпирия для сознания, как и любая другая. Мы можем говорить об опыте языка, в нашем случае это переживание ситуации знания значения знаков или их незнания, но выработка смысла лежит за пределами опыта языка (или в области сознания). «Именно непонимание относительности языка (его отношения к сознанию) приводит к тому, что вся жизнь превращается в язык, или наоборот – язык отождествляется с жизнью» [1, с. 120], что М. К. Мамардашвили подвергает резкой критике.

Проводя сравнение двух произведений, мы воздержимся от утверждения, что между картиной Рафаэля и К. С. Петрова-Водкина есть какая-то действительная связь. Для нашего анализа символизма это не является существенным. Для нас в данном случае очевидно различие этих двух произведений. Значительную роль в творчестве символистов, в отличие от средневекового умозрительного аллегоризма, занимал духовно-интуитивный путь выражения индивидуального мироощущения и миропонимания. Символ становится инструментом нащупывания трансцендентной реальности, для которой нет способа выражения на языке обыденных слов, – опыта, выходящего за рамки родовых понятий. Интуиция ведет художника, поэта не к ограниченным содержаниям понятий, но к каким-то лишь осязаемым фундаментальным силам, основам, на которых потом вырастают, формируются разные слова и толкования, разные имена, никогда не способные охватить свой исток, который как нечто живое мерцает в поэтическом откровении, которое, в свою очередь, само может быть безымянным для своего творца художника. При этом данные трансцендентные основы для М. К. Мамардашвили коренились в самом сознании. Поэтому, обращаясь к анализу символизма К. С. Петрова-Водкина, следует редуцировать различные идеологизированные интерпретации, искусствоведческие расследования и попробовать всмотреться в то фундаментальное, на поверхности чего могут вырастать различные толкования.

09 Апр 2022 в 19:36. В рубриках: Арт-заметки. Автор: admin_lgaki

Вы можете оставить свой отзыв или трекбек со своего сайта.