Сознавая высочайшую значимость феномена красоты в христианском миропонимании и одновременно его принципиальную противоречивость, русский софиолог пытается снять ее, включая красоту в целую систему семантически близких понятий: софийностъ – телесность – красота – искусство, которые, не являясь синонимами, образуют некое достаточно однородное семантическое поле, внутри которого и обретается смысловое ядро софиологии. При этом, как мы убедились, ядро это имеет ярко выраженную эстетическую окраску, а сама софиология по сути своей имеет вполне очевидную интенцию к эстетике и является полноценной современной православной эстетикой, причем в большей мере, чем богословием, как может показаться исследователю.

Духовный мир России Серебряного века был пронизан интуициями наступления новой эры высокой Духовности, эры вселенской Красоты, и Булгаков был отнюдь не единственным, кто провидел это в своей эстетике. Однако он, в отличие от своих коллег-теургов, не призывает искусство выйти за рамки и границы и заняться преображением мира на софиургийных началах. Булгаков осознает софиургию как совместное действие человека и божественной (софийно выраженной) благодати. «Не виртуозность художественной техники, не эстетическая магия, но сама Красота является преображающей, софиургийною силою» [3, с. 334].

Следует подчеркнуть, что Булгаков, как и большинство русских религиозных мыслителей начала XX века, не интересовался специально эстетической проблематикой, тем не менее он, как мы видим, время от времени размышляя над теми или иными богословскими или философскими вопросами, высказывал интересные мысли и по эстетическим проблемам. Для философа основной задачей, исчерпывающей и абсолютной, по сравнению с которой все остальные программы кажутся упрощенными, является: «Поставить умную красоту в центре жизни». А это и есть Православие, выражающееся первым долгом в «богослужении, которое нужно понимать как служение умной красоте, как переживание небесной красоты, как теургически пресуществленную жизнь» [Там же].

Многие завершающие положения теургической эстетики сформулировал Н. Бердяев, выдвинувший проблему творчества, в том числе и прежде всего художественного, в центр своей философии [2]. Красота, лежащая в основе искусства и практически любого творчества, по Бердяеву, равноценна добру, и путь красоты – это путь к Богу. Более того, Красота, по Бердяеву, – это цель человеческих устремлений, а добро есть только путь к ней. В одной из последних книг мыслителя «Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого» есть специальная глава «Красота», в которой он подводит краткий итог своему пониманию красоты: «Красота есть характеристика высшего качественного состояния бытия, высшего достижения существования, а не раздельная сторона существования… Красота есть предельный идеал, из которого изгнана всякая дисгармония, всякое уродство, всякая низость». Фактически Бердяев дает нам вариант понимания красоты, близкий к пониманию в немецкой классической эстетике (Шеллингом, Гегелем), но вводит в него существенные христианские элементы, эсхатологические упования на грядущее преображение феноменального мира, а также двойственный характер красоты.

В статье «Кризис искусства», размышляя о проблемах современного ему искусства, Бердяев дает ясное и четкое понимание духовного статуса искусства. Главный недостаток модернистских направлений, особенно кубизма и футуризма, автор видит в том, что они лишены именно этой духовной глубины, ограничиваются поверхностными аспектами искусства. Таким образом, можно заметить глубокую внутреннюю двойственность авторской позиции в отношении искусства. Собственный интуитивный эстетический опыт указывает Бердяеву на высочайшую ценность искусства в истории человеческой культуры, а интеллектуально сформированное высшее теургическое «задание» искусству заставляет русского мыслителя регулярно принижать истинную ценность самого феномена искусства. В структуре этих колебаний, характерных для христианской эстетики в целом, от абсолютного pro до почти полного contra и функционировало эстетическое сознание Бердяева на протяжении всей его жизни. В реально осуществленном искусстве, особенно в выдающихся произведениях, у великих мастеров искусства и литературы Бердяев регулярно усматривает интенции и начальные фазы реализации теургического «задания». Поэтому искусство, синонимом которого у него чаще выступает «художественное творчество», в целом оценивается русским философом как высшая и наиболее одухотворенная форма творчества. Творчество – это всегда устремленность к чему-то иному, новому и более высокому, чем все существующее. Именно в искусстве как художественном творчестве Бердяев видит максимальное приближение к теургии и начало пути к ней.

19 Окт 2022 в 11:30. В рубриках: Арт-заметки. Автор: admin_lgaki

Вы можете оставить свой отзыв или трекбек со своего сайта.