Природа в целом и так обладает автономным статусом, который архитектор или дизайнер пытается немного изменить под нужды жителей города. Учитывая тот факт, что достичь пластического равновесия сооружения с ландшафтом становится все труднее, современный японский образец сада выполняет декоративную функцию как инструмент смягчения строгих форм центрального объекта, на чем делает акцент американский ученый К. Эллард: «Человек от природы питает слабость к плавным изгибам. Изображения, содержащие мягкие волнистые линии, нас привлекают, а те, где много острых углов, отталкивают» [7, с. 67]. Исконная манера применять подручные материалы для строительства архитектурных объектов, в частности жилых, отошла на второй план, уступив место техникам имитации и интерпретации природных фактур, но интуитивное стремление к мягким формам остается в русле ландшафтного урбанизма едва ли не центральным. Нетривиальным в этом плане образцом является «Сад стекла» в пригороде Лос-Анджелеса, где вьетнамский художник и ландшафтный архитектор предлагает посетителям пройтись сквозь ароматные заросли лимонной травы по извилистым дорожкам из дробленого стекла различных цветов, имитирующим рисовые поля.

Следует отметить, что русская культура XX–XXI веков стала плодородной почвой для внедрения программы создания позитивного имиджа Японии, инициированной правительством, несмотря на столь непростые политические отношения. Более плотное взаимодействие с её культурными универсалиями подразумевало не только знакомство с экзотической японской кухней, кимоно и техниками живописи, но также заимствование концепций садово-паркового искусства, нашедших отражение в уже более современном пространственном дизайне; в частности, этому всегда способствовала схожая мобилизационная модель социального и экономического устройства обеих стран. Внедрение концепции японского сада в русскую городскую культуру в первую очередь подразумевает символическую адаптацию тех объектов, без которых его невозможно помыслить как целостный феномен – в частности, речь идет о метафизике цвета, а не только о материалах и фактурах.

Зелёный выступает доминирующим в силу наличия фундаментальной идеи образного толкования природы, которое объединяет два данных типа культуры на архетипическом уровне: «Коричневый и серый цвета также считаются самыми популярными в японском саду, но они ни в коем случае не воспринимаются как символы уходящей жизни или увядающей природы, как в русской культурной традиции» [2, с. 32]. Исходя из концепции типологии культур немецкого этнографа Л. Фробениуса, применяемой прежде всего к наследию африканского континента, но актуальной для любого топоса, русскую и японскую культуры частично можно отнести к хтоническому типу, где на первый план выносятся ценности гуманизма, гармонии человека с природой, а также «приземленный» вид организации повседневной культуры. Таким образом, их соприкосновение в любом формате ведет к построению диалога артефактов, символов, нормативов, регулирующих поведение горожан, включающее в себя также проявление религиозных чувств.

Именуемая страной «восьми миллионов божеств», Япония движется по пути синтоизма и буддизма, в то время как русская культура зиждется на канонах православного христианства. Отсюда межкультурное взаимодействие в пределах городского пространства часто бывает обусловлено религиозными паттернами, и если композиционный синтез уникальной коллекции русских ив с бонсаями на примере тюменского парка вряд ли способен разжечь конфликт интересов, то соседство алых пагод с православной часовней не исключает подобного сценария. Особого внимания здесь заслуживает ташкентский сад, который занимает важное место в ряду рекреационных локаций узбекской столицы, несмотря на то что подавляющее количество населения исповедует ислам. Ключевым объяснением может выступать тот факт, что строительство котлована для будущего живописного озера в центре парка было организовано пленными японскими солдатами в далеком 1945 году.

19 Окт 2022 в 11:09. В рубриках: Generation P. Автор: admin_lgaki

Вы можете оставить свой отзыв или трекбек со своего сайта.