Рене Декарт и ранее называл животных «машинами», но Просвещение распространило эту идею и на человека, стирая границы между органическим и механическим [12].

Это породило дискуссии о свободе воли, не утихающие и поныне: если автоматы могут имитировать сложное поведение, не означает ли это, что люди тоже действуют по «запрограммированным» законам природы?

В эпоху Просвещения автоматы олицетворяли торжество разума, науки и контроля над хаосом. Они вдохновляли утопические идеи о совершенном обществе, управляемом рациональными законами. Но пустили первые ростки и иные, тревожные метафоры: литература и искусство отражали страх перед «ожившими машинами». Например, в новелле Э. Гофмана «Песочный человек» (1816) автоматон Olympia воплощает угрозу потери человечности [10]. Идея «механической жизни» бросала вызов религиозным представлениям о душе, провоцируя конфликты между наукой и догмой. Со своей стороны, церковь резонно замечала, что отношение человека и машины – это для науки, по сути, уравнение с двумя неизвестными. Свой ответ на вопрос о том, что есть человек, религия давала в рамках христианской антропологии.

ЭПИСТЕМИЛОГИЧЕСКАЯ СИНГУЛЯРНОСТЬ

Страхи не заставили себя долго ждать: в 1818 году Мэри Шелли романом «Франкенштейн, или Современный Прометей» окончательно сформировала в культуре архетип «безответственного творца» и «мятежного создания», ставший краеугольным камнем для будущих нарративов об ИИ [29]. Карел Чапек развивает эту тему в кибернетическом ключе, введя сам термин «робот» («R.U.R.», 1920), обозначив тему восстания машин и эксплуатации искусственных существ. С этого переломного момента в истории литературы открывается «Золотой век» научной фантастики и середины XX века. Эпоха расцвета этого жанра стала периодом кристаллизации трех основных культурных образов ИИ:

1. Утопический вектор: ИИ как помощник, освободитель от рутины, гарант процветания при этических условиях, которые сформулировал Айзек Азимов как «три закона робототехники» [1]; по сути, это продолжение античной традиции;
2. Дистопический вектор: ИИ как угроза существованию человечества (HAL 9000 в «Космической одиссее 2001 года» С. Кубрика), инструмент тотального контроля («1984» Дж. Оруэлла, предвосхитивший Big Data), символ дегуманизации, продолживший линию Мэри Шелли;
3. Вопрос идентичности представлен в первую очередь произведениями Филипа К. Дика («Мечтают ли андроиды об электроовцах?») [13] и Станислава Лема [15], [16], которые подняли глубокие вопросы о природе сознания, подлинности переживаний, границе между человеком и машиной, ответственности за искусственную жизнь.

Человечество начинает рефлексировать, и его главной «рабочей площадкой» для этого на рубеже веков становится кинематограф как доминирующий медиум для визуализации и популяризации идей об ИИ.

Перечислим, на наш взгляд, наиболее значимые работы. Так, апокалиптика и бунт машин представлены циклом «Терминатор» Дж. Кэмерона, который закрепил образ беспощадного Скайнета; отметим и «Матрицу» (Вачовски), которая представила ИИ как создателя симуляции реальности, эксплуатирующего человечество.

При этом ИИ становится уже зеркалом нашей человечности, давая возможность осмыслить её по-новому. Эмоциональный ИИ и поиск человечности представлен фильмами «Искусственный разума» (С. Спилберг), «Из машины» (А. Гарланд), «Она» (С. Джонс), которые исследуют возможность чувств у ИИ, этику отношений человека с искусственным сознанием, тоску машины по человечности и боль утраты. Разновидностью этого направления осмысления сути ИИ как зеркала человека становятся фильмы «Бегущий по лезвию» (Р. Скотт, Д. Вильнёв), где люди использует репликантов для исследования памяти, идентичности, ценности жизни и жестокости самого человека, а фильм «Из машины» ставит вопросы о манипуляции, тесте Тьюринга и истинной природе сознания.

Традиционный для литературы жанр дистопии новая реальность переводит в сферу политической прозы, поскольку фантастический элемент благодаря ИИ становится реалией современности. Так, в сериале «Черное зеркало» авторы обращаются к темам скрытого влияния алгоритмов на жизнь, социального рейтинга, предсказания поведения и манипуляциям.

Сегодня тема ИИ проникла во все уголки культуры. Художники используют ИИ как инструмент генеративного искусства, при этом ИИ выступает и как объект критики в работах, исследующих проблемы предвзятости алгоритмов, слежки и потери приватности. Вопросы авторства и оригинальности также встают особенно остро. ИИ-композиторы (AIVA, Amper) разрабатывают алгоритмы для создания музыки, а ИИ-ассистенты применяются в продюсировании, что порождает дискуссии о творчестве и душе. Литература, настигаемая политической прозой, шагнула дальше и в жанрах посткиберпанка и «новой утопии»: современные авторы (У. Гибсон, Н. Стивенсон, К. Жижек и пр.) исследуют гибридные сознания, нейроинтерфейсы, социальные последствия повсеместного ИИ, экзистенциальные риски и возможность симбиоза. Не остались в стороне философы и теоретики культуры. В частности, Д. Харауэй [28], Р. Брайдотти развивают концепции постгуманизма и киборгизации. Теоретик медиа Л. Манович [18] анализирует алгоритмизацию культуры. По сути, на наших глазах возникает «цифровая антропология», изучающая взаимодействие человека и ИИ-систем.

А поле для исследований без преувеличений можно назвать бескрайним, поскольку ИИ окончательно стал частью быта обывателей всей земли: голосовые помощники и рекомендательные системы стали привычной частью быта. Формируется новый фольклор, например, мемы об ИИ, страшилки о «восстании машин», ироничное очеловечивание алгоритмов. Серьезные дискуссии об этике ИИ выходят в публичное поле.

Анализ культурных репрезентаций позволяет выделить сквозные проблемы. Массовая психология охвачена эмоциональными паттернами самого противоречивого характера, основными из которых являются «Бунт машин» или «Дружелюбный ИИ» – по сути, вечный дихотомический страх и надежда.  Внутри этой проблемы выкристаллизовалась проблематика сознания, субъективности и души. Действительно, что делает нас людьми? Может ли ИИ обладать сознанием? Каков его онтологический статус? Уже юриспруденция ломает копья над вопросами этики и ответственности. Этические рамки создания и использования ИИ не праздны, поскольку уже сейчас появились или разрабатываются роботы-воины и автономное оружие. Какой будет цена алгоритмической предвзятости? Кто понесет ответственность за решения ИИ, лишающего жизни человека? А есть ли права у самих искусственных существ? По сути, это вопросы признания ИИ как живого разумного существа или сохранения статуса инструмента. Принципиально новым вопросом становится проблема размытия границ идентичности человека и его созданий. Если вывести за скобки разумность творения, уже сейчас, после пандемии коронавируса, искусственность которого всё чаше подтверждается авторитетными источниками, мы зашли на поле гибридизации творца и его творений. А впереди ещё больше неизведанного. Насколько желательным и/или неизбежным является стирание границ между человеком и машиной в процессах киборгизации и применения нейроимплантов? Какими могут быть результаты гибридного интеллекта? И, наконец, элизиум и цифровое бессмертие, куда придут вместе с человечеством и его пороки и несовершенство общества – вопросы, которые разумно задавать уже сейчас. Отсюда закономерно вытекает проблематика власти, контроля и свободы воли, поскольку уже сегодня ИИ используется как инструмент тотального надзора, манипуляции поведением и мыслями, становясь угрозой автономии человека.

01 Июн 2025 в 14:39. В рубриках: Теория и история культуры, искусства. Автор: kris

Вы можете оставить свой отзыв или трекбек со своего сайта.