Первые танцы древних народов были далеки от того, что сегодня обозначают этим словом. Разнообразными движениями и жестами человек передавал свои впечатления от окружающего мира, вкладывая в них свое настроение, движения души. Возгласы, песни, пантомимная игра были взаимосвязаны с танцем. С помощью танцевальных движений можно было с легкостью передать историю, показанную телом без помощи слов [7, с. 1].

Древним людям мир представлялся магическим танцем видимых и невидимых сил, и сами они обращались к своим богам в танце. В этом смысле танец был древнейшей мифологией, но и спустя тысячелетия он остался накрепко связанным с празднично-мифологической стороной жизни человека.

Таким образом, у народно-сценического танца много общих характеристик как с мифологическим горизонтом, так и с игрой. Прежде всего, это их принадлежность к праздничной культуре и противоположность мыслительным актам. Конечно, их отличие от понятийных структур не означает, что танец, миф и игра чужды пониманию и смыслу, скорее наоборот, отказ от логики здравого смысла позволяет им обратиться к высшим смыслам, к познанию сущности.

В игре и искусстве человек способен познавать мир, но не через его пассивное отражение, а в свободном творческом исполнении жизни. Кроме того, эти виды человеческой активности дают возможность пережить состояние «катарсиса души», наслаждение свободой, удовлетворение от особенного смешения реальности и нереальности. И в танце, и в игре человек приближается к возможной полноте экзистенции через связь с первоистоком. А следовательно, танец является одной из форм такого душевного преображения, причем для танцующего характерна не только двойственность сознания (сознание, разворачивающееся в реальной действительности (Эго) и коллективное бессознательное (мифологический базис)).

В качестве примера тесной взаимосвязи современной народно-сценической хореографии и феномена игры вспомним явление скоморошества. В Киевской Руси это явление было довольно распространено и популярно. В древние времена скоморохов считали лицами, которых отметили боги, а их искусство – служением божеству. Поэтому в мыслях их деятельность называют «вещей», «святой» [Там же].

Скоморохи не только поддерживали традиции исполнения танца, но и добавляли многое к его рисунку, лексике, совершенствовали технику исполнения, придумывали новые отдельные движения, а иногда и целые танцы, вносили яркий игровой элемент в исполнение. В сущности, скоморохи стали первыми профессиональными исполнителями народного танца, максимально сблизив его с игровыми моментами [1, с. 671].

В принципе, все, что было описано до этого момента, можно условно определить как идеальное бытие народно-сценического танца. Однако есть и реальное бытие танца. Это новая сценическая реальность, в которой разворачиваются эстетические модусы идеального бытия и, собственно, тот язык движений, который есть выражение, но уже символическое. Здесь для удобства аналитики осторожно подчеркнем, что, включаясь в реальное бытие народно-сценического танца, на первый план мы выдвигаем сам материал танцевальной образности – реальность художественной формы. По Лосеву, выразительность – это и есть соотнесенность смысла (идеального бытия) с инаковостью (физическим материалом, воплощающим смыслы бытия) [3].

Особый материал реальной природы танца хорошо изучен в работах С. Лангер. Автор подчеркивает, что физический материал танца составляет абсолютное исключение по сравнению с иными видами искусства, так как живое человеческое тело содержит смысл в себе самом, являясь центром и условием субъективности. Причем тело танцора существует так, как если бы было не в силах выделиться из потока становления мировых сил, оно проницаемо не только для механического, психического воздействия, но и для духа. Феномен такого тела вписывается в постулат М. Хайдеггера: «Человек – просвет Бытия» [8, с. 229]. А у М. Шелера есть любопытная мысль о том, что человеческое тело является не только одушевленным, но и одухотворенным (полным смысла). Поэтому танец не просто выразителен, он метафоричен, а значение танца всегда шире психической реальности, оно трансцендентно. Уместно будет обращение и к трудам М. Мерло-Понти [5], в русле идей которого танец через пробуждение «телесного логоса» дает возможность их восстановить, т. к. танец – «тотальное бытие моего тела, а через него мира во мне». А значит, танец дает возможность восстановления собственной целостности и своего единства с миром [3, с. 17].

19 Окт 2022 в 11:05. В рубриках: Generation P. Автор: admin_lgaki

Вы можете оставить свой отзыв или трекбек со своего сайта.