Сама философия как способ мысли определяется М. К. Мамардашвили как нечто вынесенное за пределы естественного мышления, как некий «зазор» в нем: «Философия не представляет собой систему знаний, которую можно было бы передать другим и тем самым обучить их. Становление философского знания – это всегда внутренний акт, который вспыхивает, опосредуя собой другие действия… В этот момент может возникнуть некоторая философская пауза, пауза причастности к какому-то первичному акту. Передать и эту паузу, и новую возможную пульсацию мысли обязательным научением просто нельзя. Ставить такую задачу абсурдно» [7, с. 14–15]. По сути, здесь философия прямо определяется как маргинальность мысли, выход за рамки любой «системы» как таковой – как новое самополагание мысли.

Продолжая эту мысль, М. К. Мамардашвили определяет и изначальное родство, общий экзистенциальный корень философии и поэзии, а именно: «Предметом философии является философия же, как это ни покажется, возможно, парадоксальным. Но этот элемент, эквивалентный философскому доказательству, – я мыслю, я существую, – выполняется и при создании художественного образа. Помните, как Пруст определял поэзию? Поэзия есть чувство собственного существования. Это философский акт. Но он философский, когда осуществлен с применением философских понятий. Тогда это философия, а не поэзия, конечно. Поэтому я и говорю, что отличить их очень трудно, если анализ осуществляется на уровне события» [Там же, с. 23]. Тем самым можно сказать, что и поэзия, и философия всегда возникают как особая суверенная ситуация человеческого самоосуществления, вынесенная за пределы «социального автоматизма». Это суверенная маргинальность как в позитивном, так и в негативном смыслах слова. В позитивном – это суверенность как таковая; в негативном – это тот внезапный «зазор» в социальном, который оно не может контролировать. Но именно в этом «зазоре» – истоки человеческих смыслов, которые не воспроизводятся сами по себе, но требуют свободного усилия.

Что происходит в этом «зазоре»? Далее мы кратко рассмотрим язык поэзии и философии как особый язык смыслопорождения, обеспечивающий суверенность человека. Начнем с поэзии. В стихотворном тексте поэтической предметностью слова, сочетания слов или даже отдельной фонемы становится не внешняя «объективная реальность» (хотя и эта референция полностью сохраняется в «снятом» виде), но именно соотнесенные с каждым из них как ближайшие, так и более отдаленные внутритекстовые элементы – другие слова, сочетания слов и фонемы. В результате между ними возникает то, что мы обозначили термином семантический резонанс [см.: 4]. (Позднее этот термин получил более широкое распространение). Он фиксирует тот факт, что в стихотворной речи отдельные речевые элементы оказываются поэтически значимыми постольку, поскольку их соотнесенность между собой по принципу близости и/или антиномического контраста создает эффект внезапного смыслового взаимоусиления. Вступая в автономное отношение тождеств и антитез, каждый из элементов поэтического текста выполняет функцию резонатора по отношению к другим таким же элементам. Благодаря этому эффекту поэтический текст продуцирует в читателе – совершенно независимо от своей внешнепредметной тематики – внезапное переживание смысловой наполненности бытия, вызывающей воодушевление и особое преображенное видение реальности. Благодаря этому поэзия являет в себе некий первозданный модус человеческого мировосприятия, тем самым выражая естественный протест человеческой природы против собственного несовершенства. «Поэзия вытекает из неоскорбляемой части человеческого существа» [10, с. 253], – гениально заметил М. М. Пришвин.

16 Июн 2020 в 10:10. В рубриках: Социум. Автор: admin_lgaki

Вы можете оставить свой отзыв или трекбек со своего сайта.