Однако это касается только «технологии» поэтической речи. Не менее важно понимать и то, для чего нужен этот язык. В качестве примера рассмотрим уже цитированное выше стихотворению «В горах» И. А. Бунина (1916):

Поэзия темна, в словах невыразима:

Как взволновал меня вот этот дикий скат.

Пустой кремнистый дол, загон овечьих стад,

Пастушеский костер и горький запах дыма!

 

Тревогой странною и радостью томимо,

Мне сердце говорит: «Вернись, вернись назад!» –

Дым на меня пахнул, как сладкий аромат,

И с завистью, с тоской я проезжаю мимо.

 

Поэзия не в том, совсем не в том, что свет

Поэзией зовет. Она в моем наследстве.

Чем я богаче им, тем больше – я поэт.

 

Я говорю себе, почуяв темный след

Того, что пращур мой воспринял в древнем детстве:

– Нет в мире разных душ и времени в нем нет!

 

О каком «наследстве» здесь говорит поэт? Ответ на этот вопрос – в финальной строке: «Нет в мире разных душ и времени в нем нет». Это тоже поэтическое выражение, а не понятийное определение, но именно поэтому оно точнее передает суть дела, чем рациональная формулировка. Естественно, все души в мире разные, но в них есть то, что общее для всех. Поэт здесь говорит парадоксально, отталкиваясь от тривиальностей. «Нет разных душ» – именно для поэта, то есть в его преображенном, «потустороннем» видении реальности, недоступном «профанному» взгляду и пониманию. Поэтическое видение возникает в тот момент, когда поэт видит бытие как бы глазами всего человечества, даже больше, как бы глазами всего сущего, смотрящего на само себя словно со стороны. Его видение – это видение не какого-то конкретного человека – Ивана Алексеевича, но взгляд самой «души мира», на мгновение поселившейся в его взгляде. Такой взгляд внезапно пробуждается созерцанием древних, «вечных» образов человеческого обитания, вдруг опрокидывающих сознание во «время óно», in illud tempus. При всей обыденности и при всем несовершенстве этого созерцаемого, оно в качестве символически «вечного» преображает сознание и резко обнажает в нем глубоко затаенное знание о совершенстве и вечности бытия. Вот именно это и порождает поэтическое содержание, столь странно иногда сочетающееся со случайностью и даже уродливостью отдельно взятых образов, лишь усиливающих по контрасту силу этого видения. Пользуясь терминологией русской философии, можно сказать, что это видение – софийный взгляд на бытие, видящий его в уже преображенном состоянии, каким оно было изначально, в момент творения. Софийность – это энтелехия бытия, его изначальное состояние, еще не разрушенное грехопадением, но и оно же – его восстановленное райское совершенство. Как писал С. Н. Булгаков, «искусство есть мудрость будущего века, его познание, его философия. И философия софийна, лишь поскольку она дышит пафосом влюбленности, софийным эросом, открывающим умные очи, иначе говоря, поскольку она есть искусство: основной мотив философской системы, ее тема опознается интуицией как умная красота» [3, с. 314]. «Софийный эрос» – это притяжение Вечности, прозреваемой в случайном и преходящем, закрепленное в мысли, слове и художественной форме.

16 Июн 2020 в 10:10. В рубриках: Социум. Автор: admin_lgaki

Вы можете оставить свой отзыв или трекбек со своего сайта.